Зверёнка плюшевая
Я всегда была миленькой, тепленькой, такой плюшевой и солнышком уруру. Нежной была. Позаботиться — согреть — развеселить. Видимо, с детства усвоила, если хочешь выживать, нужно уметь стимулировать в других гормон окситоцина, чтобы люди радовались, умиляли, иногда кормили, хотели радостно улыбаться. А основной источник кто? Детеныши, человеческие дети, да маленькие зверята.
Так, конечно не думала. Вообще только недавно про этот чертов окситоцин поняла. Важно было тогда тепло от мира получать, а для этого светиться и греть самой. Безгранично. Ну я и светилась и грела. Пригревала и хор Политеха на кухне, и безумных музыкантов в маленькой комнате, кого на вечер, кого на пару лет; и прекрасных художников, и автостопщиков, и друзей виртуальных из ЖЖ. Где-то там же и тогда же мучительно училась отстаивать границы.
Границы?
Однажды увидела, как подруга у себя дома вечером, такая же творческая, вообще несколько миров в одном, отложила гитару, встала и сказала, мол, все, ребятки, я устала, расходимся. И погнала нас в коридор собираться. Было часов 9, может 10. Вполне еще всем успеть и на метро, и на маршрутки после. Без соблазнов опоздать и ютиться на гостевом кресле. Это был прямо шок, прямо кайф, что так можно оказывается.
Потом пригодилось, когда дурные (и не всегда мои) гости решали, что у нас можно есть, пить, ночевать. От плюшевой девочки не ожидали как-то, а мне стало нравится, как появляется сталь в голосе, как с чувством священной войны говоришь без дрожи в голосе «нет», на которое имеешь право.
За несколько лет до этого, на форуме, помню, поднимала тему, о том, как было бы здорово уметь превращаться в стерву. Это я сейчас понимаю, что писала ведь, не про стервозность, а про бытие человеком, в котором нет невротической доброты. Той, которая не от силы, а от слабости, от опасения, что социум, особенно важный социум, интересных, своих, вдруг откажется, перестанет любить, изгонит.
С мужчинами особенно ощутимо было. Стоило начаться роману, завязаться взаимности или страсти, как я превращалась в теплую коточку, безвольную, нежную, неинтересную в итоге. В дружбе как-то не так сильно чувствовалось, потому что там свою ценность ощущала, не стремилась к слиянию.
Одним из неверных путей, как-то стала попытка негативные эмоции подавлять. Терпеть, стиснув зубы. Потом аукнулось. Пришлось искать, как проблемы решать, а не прятать.
Нашла
Теперь, последние месяцы, вижу себя новой, другой. Вдруг нашла то, что все взрослые годы, практически половину жизни, пыталась найти. Эту силу. То, что называла стервозностью, чему завидовала. Силу, в которой ты можешь позволить себе быть злой и плохой — для других. Потому что их оценка становится неважна, важнее свои дела и задачи, свои ориентиры. Когда ты можешь сказать нет. Не ответить. Молча удалить из друзей, из жизни. Уволить, если надо уволить. Поставить на место, когда требуется. Отказаться работать, когда невыгодно. Не слушать, если не экологично. Силу, где ты — по умолчанию хорош, достоин любви и уважения. По праву рождения. А чужие оценки — это просто оценки.
Это называется «зрелость»? Я чувствую себя так, словно я безмерно богата. У меня есть еще пол жизни, если не больше, чтобы жить это время в новой себе. В сильной себе. В себе, которая может быть собой, жить для себя. Почти демиург.